Любовь в Красных Комнатах.
#. WTF Bucky Barnes 2014 - работа "Swan Lake and Slostivs"
В Красных Комнатах… Все было направлено против любви. Но не всех ее видов. Любовь к Родине, которая была матерью для всех них, любовь к Партии, которая породила поколение товарищей – такая любовь пестовалась. Однако считалось, что любить кого-то определенного – есть величайшая глупость, пережитки прошлого, ложный путь, последствия империалистического прошлого и влияние капиталистического Запада. А для девочек, выросших в стенах Красных Комнат, – это просто расточительство. Как можно любить кого-то определенного, когда можно быть настолько сильной, чтобы любить всех и каждого из своих товарищей?
Наталья Альяновна Романова слышала эту лекцию раз пять за последние три года, с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать. Романова никогда в ней не нуждалась и ни разу на ней не присутствовала, но эта лекция считалась лучшей в мире по вариациям интонаций и акцентов. Даже в Красных Комнатах невозможно было удержать юных девушек от дружбы. Условия были идеальной теплицей для формирования дружеских отношений: все они были одинаковы, поэтому зависть миновала их, они были одиноки, поэтому тянулись друг к другу. У Натальи насчитывалось больше пяти подруг, по неосторожности влюбленных в своих охранников или тренеров, или, как Саша, в одну знаменитую балерину, которая щедро потратила шесть месяцев своего времени, чтобы девочки начали двигаться со смертельной грацией.
Она прекрасно знала эту лекцию, равно как и измученное лицо товарища Петрова, который рассказывал о деталях и наказании, и о вдвойне строгой тренировке, которая последует за его речью. Однако воздух во дворе пах надвигающимся снегопадом, ее занятия были окончены, и остался час до ужина. А Зимний Солдат, человек, который был вечно голодным волком России, которого боялись ее инструкторы, которому уступал дорогу товарищ Петров, он, Зимний Солдат, не далее как пять минут назад, сказал ей, что она собрала автомат Калашникова быстрее, чем все, кого он когда-либо видел. А позднее, когда она поблагодарила его за инструкции, он улыбнулся, и добавил, что она обогнала даже его.
Естественно, это было ложью. Она видела, как его руки порхают над винтовкой, плоть и металл на металле. Но эта была такая сладкая ложь, что ей казалось, будто она вполне могла бы провести с ним хотя бы десять минут, особенно когда занятия закончились, а впереди ее ждет тушёный кусок мяса, такой же серый, как прошлогодний снег. И вообще, дело в его улыбке, в том, что он выглядит на десять лет старше ее, и он, должно быть, очень храбрый и надежный, раз ему позволено бывать в самом сердце Загнивающего Запада в поисках врагов государства. Это может занять больше, чем десять минут, прежде чем она сможет вести себя так, будто это не имеет никакого значения. Что же, у нее в запасе в шесть раз больше, чем десять минут, и этого вполне достаточно. О родителях она горевала и того меньше.
Саше удалось сбежать из класса с неожиданным проворством, так что здесь не с кем больше было похихикать, и вообще это не доставило Наташе никакой радости. Ей хотелось пройти пять миль пешком по пересеченной местности, взяв темп, в два раза выше обычного, или услышать звон штыка, прорезающего плоть. Она мечтала о чем-то остром, блестящем и ужасном. После того, как мадам Косиген ушла, и девушки убрали свои балетные чешки, Наташа обнаружила Сашу, метающую нож за ножом, попадающую точно в центр мишени. Запыхавшуюся, с тяжело вздымающейся на каждом вдохе грудью. Размышляя об этом, и о длинных пальцах Саши, лежащих на тонкой стали ножа, она осторожно поднялась на носочки в своих тяжелых ботинках: все наставления мадам Косиген были прочно вбиты в ее кости. Трудно было изящной на асфальтированной дорожке двора, особенно в сравнении с натертым паркетом в кабинете мадам, но ей нравилась эта трудность. Прошло два раза по десять минут, и она почувствовала на себе чей-то взгляд, а затем услышала тяжелые медленные шаги в абсолютной тишине. Она знала этот взгляд, но она правда ничего не могла поделать с тем, что любила его, как и с тем, что её переполняло радостное безумие. Три раза по десять минут, и она останавилась, запыхавшаяся, с дрожащими ногами. Наталья прошла путь от механических, но грациозных движений до разгульной дикости ребенка, и это пугало. Ее скорость и сила могли оказаться бесполезными, если она перестанет практиковаться.
За ужином она была необычно тихой. Саша схватила ее за запястье, когда они поднялись из-за стола, и потянула в сторону общежития. Они играли в шахматы, до тех пор пока Катюша и Таня не уснули, а потом Саша нагнулась к стоящей рядом кровати и прошептала свой вопрос. Наташа молчала, отсчитывая десять ударов сердца, а затем подняда взгляд на лицо Саши, освещенное отблесками света из коридора. Прошло всего три месяца, и ей следовало бы спросить кого-то другого, а не бередить Сашины раны. Но все уже в другом крыле общежития, и было мало шансов поговорить с ними днём, особенно теперь, когда их всех разделили по специализациям, а Саша первой пришла к ней, хотя ещё ни о чём не знала.
Романова приподнялась на локте и спросила:
— Это того стоило? С мадам Косиген. После того, как Они узнали?
— Ты знаешь что это закончится, и закончится плохо, и ещё хуже будет, если он ответит? — отвечает Саша вопросом на вопрос.
Наталья кивнула, горло сжалось в предвкушении. Это будет ужасно неправильно, если всё окажется так просто, если всё будет так хорошо.
Саша слабо улыбнулась.
— Тогда, Наташенька, игра стоит свеч. Это поэтому ты танцевала после занятий? Для Зимнего Солдата?
