IV-60. Элронд, Бифур. Бифур встречает эльфа (!), который его понимает. Мир никогда не будет для него прежним.
Основная проблема Бифура – он сам не слышит, чего говорит.
Он смутно помнит, как нужно правильно произносить звуки, в какой последовательности, как делать повышение и понижение тона. Но голосовые связки больше не подчиняются его воле, и он не может быть точно уверен, те ли слова, которые он хотел сказать, срываются с его губ, путаясь в бороде.
Его преследует постоянное унылое раздражение, потому что никто из собеседников даже не пытается прислушаться к нему, понять, что он говорит – а скольких проблем можно было бы избежать, он ведь предупреждает заранее!
>>>>>Бомбур всякий раз молча виновато улыбается, Бофур с переменным успехом угадывает смысл его реплик, тщательно скрывая многолетнюю усталость, а все остальные просто смотрят сквозь Бифура и даже не пытаются с ним заговорить.
«Не стоит толпиться так всем на пороге», - предупреждает он возле круглой зеленой двери с сияющими царапинами руны в свежей краске.
- Да, надеюсь, выпивки будет много! – радостно соглашается Нори, потирая ладони.
Когда дверь резко распахивается, они беспорядочной грудой валятся на пол, и сверху их тяжело придавливает Бомбур.
«Эти недавно сгоревшие руины фермы в необитаемой местности выглядят подозрительно», - высказывает он вслух свои сомнения, борясь с дурным предчувствием.
- Дождь из лягушек? Причем здесь дождь из лягушек? – искренне удивляется Балин, на всякий случай оглядываясь по сторонам.
Они попадают на жаркое к троллям.
«Волшебники – странный народ. Не люди, не эльфы, не гномы. Словно пришли откуда-то не отсюда», - делится он личными наблюдениями во время привала в лесу, глядя, как Гэндальф и Радагаст что-то обсуждают, размахивая курительной трубкой.
Стоящий рядом Ори удивленно моргает и осторожно переспрашивает, нервно теребя рукав:
- Мистер Бифур, Вы ведь на самом деле хотели сказать что-то другое? Не про зеленых облачных выдр?..
«Варги слева, берегитесь!» - раздраженным шепотом призывает он, пытаясь привлечь внимание остальных, когда они бегут по пояс в сухой жесткой траве, а где-то впереди лихо проносится кроличья упряжка.
Бофур хрипло выдыхает и цепко хватает его за предплечье, честно признавшись:
- Дорогой кузен, я понятия не имею, чего ты сейчас сказал, но не вздумай отстать!
Сколько еще было таких случаев? Не перечесть. Бифур справедливо подозревает, что большинство из них благополучно стерлось у него из памяти, чтобы не занимать место.
Он как никто другой понимает проблемы Оина со слухом и в полной мере сочувствует ему, особенно когда остальные считают увечье старости очередным поводом для шуток. Бифур понимает – и одновременно мучительно завидует. Потому что Оин может выразить вслух свои мысли, пусть не вовремя и невпопад.
Бифур лишен такой возможности – с тех самых пор, как осколок орочьего топора намертво засел в его черепе после битвы у врат Мории. И мучительней всего постоянное чувство стыда, потому что все вокруг видят его слабость, свидетельство того, что он проиграл в бою, а вместе со стыдом – почти тошнотворное отвращение, ведь он вынужден постоянно носить с собой кривую безобразную подделку, недостойную называться настоящим оружием. Каждый гном в душе – оружейник, даже если ему ближе мастерство изготовления детских игрушек, и ржавое железо во лбу Бифура отравляет не только тело, но и гордость.
Его постоянно преследует полубезумная навязчивая идея найти и догнать изуродовавшего его орка, который, быть может, давно уже сдох и сгнил. Бифур прекрасно понимает нерациональность этого желания мести, но никак не может от него избавиться.
Бифуру одновременно тесно и пусто в собственной голове, и из этой камеры-одиночки ему никогда не сбежать.
Когда-то, в самом начале, он пытался отыскать иные способы выражать свои мысли, общаться с остальными. Но он больше не может писать – строчки кишащими насекомыми разбегаются перед глазами, превращаясь в лишенные смысла кляксы. И он теперь неспособен читать – смотрит на книжную страницу и просто не узнает символы: ни буквы всеобщего наречия, ни древние руны.
Поэтому единственным вариантом остается язык жестов и отдельные отрывистые фразы на кхуздуле, хотя ему всякий раз приходится серьезно сосредотачиваться, чтобы заставить собственный непослушный язык произнести нужное слово.
Но Бифур понятия не имеет, каким жестом выразить свои эмоции, когда узкая щель, расколовшая пополам могучие скалы, вдруг выводит их отряд в эльфийскую долину, спокойную, звенящую и сияющую, словно морок.
Остаток дня проходит в степенной размеренности, от которой у Бифура с непривычки зудит все тело и противно ноют зубы. Дурацкие зеленые листья салата оставляют во рту привкус плесени, а высокомерные лица эльфов вокруг похожи на театральные маски. На гномов смотрят, словно на диковинных зверушек, и Бифур на собственном опыте убеждается, что древнее противостояние их народов никогда не преодолеть – разве что найдутся однажды в будущем два безумных идиота, которых судьба оторвет от их семей и бросит в полыхающий горн общей беды… но и тогда вряд ли.
Вечером их отряд находит тихий балкон в стороне от заунывной эльфийской музыки, и наконец-то появляется возможность устроить нормальный ужин из тайком раздобытых припасов. Бифур какое-то время сидит у костра, глядя на то, как пламя хищно и весело лижет ножки без сомнения антикварной мебели, потом отходит чуть в сторону от общего веселья, чтобы привести в отдаленное подобие порядка сумбур в своей голове.
Он стоит на просторной веранде, опираясь на тонкие резные перила из голубоватого в сумерках мрамора, и слышит взрывы утробного смеха, грохот и треск – похоже, Бофур опять издевается над младшим братом, как всегда умудряясь делать это с таким простодушным добрым весельем, что на него невозможно обижаться.
Бифур невольно вспоминает, как нянчился с маленькими кузенами в детстве, придумывал для них стихотворные загадки и головоломки, чтобы как-то отвлечь от постоянного сосущего чувства голода, преследовавшего их бродячий клан. Бомбур всегда очень стеснялся и боялся ошибиться, а Бофур обязательно первым выкрикивал ответы и спорил, доказывая свою точку зрения, особенно когда был не прав.
Бифур смотрит на долину, укутанную темно-синим бархатным мраком, и бессознательно шевелит губами. Где-то там взблескивает рыбьей чешуей и шепчет мелкой галькой тихая река, а черные ветки деревьев похожи на трещины в горной породе.
Ему бессознательно хочется передать, запомнить всю мимолетную красоту струй лунного света, похожих на тонкие острые клинки. Расплавить их, залить в форму и выковать секиру, достойную королей древности. Нарисовать словами низкий купол темного неба, который похож на свод гигантской пещеры, где искры звезд – блеск далеких кристаллов.
До битвы у врат Мории Бифур часто сочинял стихи, которые Бофур потом переделывал в песни.
И сейчас в его голове по-прежнему скользят стройной вереницей ритмичные строки, выстраивая чувства в образы. Бифур негромко проговаривает их себе под нос, пытаясь услышать со стороны, придать им материальную форму. Но чувствует, как из горла вырывается бессмысленная последовательность диссонансных звуков, и в ярости так сильно сжимает пальцы на хрупких перилах, что по мрамору разбегается сетка тонких трещин.
Бифур даже помыслить никогда не мог о том, чтобы сочинять стихи на кхуздуле, все внутри противится такому кощунству, ведь это были бы уже не просто рифмы, а настоящие заклинания. Поэтому все его стихотворения – на всеобщем наречии.
А значит, теперь он не только неспособен сочинить новые, но даже не в состоянии воспроизвести старые.
Он прерывисто выдыхает, приказывая себе успокоиться, и вновь смотрит на тихую затаившуюся долину. В памяти дрожит смутный образ юной девушки из западных гор, безбородой и некрасивой, но по-доброму улыбчивой, в которую он был влюблен до того, как их клан изгнали. Бифур тогда мечтал однажды подарить ей ожерелье из лунных камней, и на каждом камне выгравировать крошечной миниатюрой посвященные ей стихотворные строки.
Он надеется, что она все еще жива и нашла свою судьбу и семью.
Почти против воли он продолжает шептать приходящие на ум рифмы, вот только…
Основная проблема Бифура – он сам не слышит, чего говорит. Но догадывается, что в хриплых рваных звуках нет никакого смысла и никакой поэзии.
А потом на веранду вдруг падает длинная тонкая тень, и он напрягается, настороженно вслушиваясь в осторожные, почти бесшумные шаги.
Справа от него к перилам подходит сам Владыка Ривенделла и тоже устремляет взгляд на укрытую тьмой долину. Его высокая величественная фигура в лучах лунного света напоминает статую, и Бифур вдруг с новой силой ощущает, насколько безобразен осколок топора в его голове.
Элронд чуть поворачивается к нему, почтительно наклоняет подбородок в знак приветствия, после чего вдруг совершенно спокойно и невозмутимо говорит:
- Красивые строки. Но, не сочтите за грубость, говорю со всем уважением – в последнем стихе мне слышится некоторый сбой ритма… Не позволите ли предложить вариант?
Бифур в шоке вскидывает взгляд, а потом отшатывается, оскалившись и потянувшись руками к копью, цедит сквозь зубы: «Ты что, издеваешься?! Да ни один гном по доброй воле не примет помощь эльфа!»
Он даже рад, что вместо слов у него сейчас получаются бессмысленные хрипы, потому что вряд ли их отряду пойдет на пользу прямой конфликт с Владыкой Ривенделла.
Но Элронд смотрит на него все так же спокойно и едва заметно пожимает плечами:
- По доброй воле или нет, однако ваш предводитель все же извлек пользу из моих знаний, хоть и отказался послушаться моего совета.
Бифур застывает, изумленно распахнув глаза. Да нет, не может быть, это просто совпадение!..
«Салат на вкус был на редкость мерзостным», - подумав, хмуро бросает он для проверки и настороженно щурится.
Уголки губ эльфа чуть дергаются вверх, и он с сожалением качает головой:
- Приношу извинения. Однако моему смотрителю кухонь пришло в голову, что путешественникам в дороге сложно включить в свои трапезы достаточно витаминов, и он попытался это исправить, из лучших побуждений, разумеется.
Бифур открывает рот… и молча закрывает его.
И только потом наконец осознает, что Элронд услышал и сумел понять его стихи.
Это настолько удивительно и неправдоподобно, невероятно, что несколько мгновений от потрясения и растерянности он просто не знает, как реагировать. После подходит ближе и вновь встает рядом с перилами, повернувшись лицом к долине.
За спиной опять раздается взрыв радостного хохота, и Бифур настороженно косится на Владыку. Тот спокойно встречает его взгляд и выразительно приподнимает одну бровь:
- Я наполовину человек, мистер гном. А люди умеют относиться к радостям бытия проще.
Бифур только сейчас обращает внимание, что у Элронда не идеально гладкое и безупречное лицо, лишенное эмоций, как у остальных эльфов. Нет, лунный свет обводит серебром угловатые черты, словно у мастера-скульптора пару раз случайно соскользнул резак.
Бифур отворачивается и раздраженно ворчит: «Так что там за сбой ритма?»
Несколько минут они обмениваются осколками стихотворных строк, подбирая наиболее подходящий вариант. Бифур с удивлением убеждается: гномы и эльфы видят красоту по-разному, но иногда – одинаково. И сам не замечает, как, недоверчиво давя в душе лихую радость от того, что его слова наконец понимают, успевает рассказать про ожерелье из лунных камней.
А Элронд в ответ неожиданно признается, не отрывая взгляда от блеска далекой реки, что когда-то сочинял стихи вместе с женой, пытаясь в звуках разных языков передать красоту окружающего их мира.
Бифуру не нужны подробности, он умеет выводить общую картину из деталей, поэтому не спрашивает, почему эту ночь Владыка Ривенделла проводит в одиночестве, согласный даже на компанию гнома. Бифур просто протягивает руку и, поражаясь сам себе, ободряюще похлопывает эльфа по локтю.
Через полчаса история лунных камней полностью выражена в словах, хрупких и неверных, но с помощью Элронда действительно удается удачно исправить последнюю строку. Бифур чувствует, насколько слабы и беспомощны эти стихи по сравнению с его прежними… но это – впервые за долгое время – шаг вперед, а не назад.
- Если хотите, я могу помочь Вам записать их, - неожиданно предлагает Элронд.
Бифур напряженно застывает, подозрительно хмурясь. Возможно, это все – издевательская насмешка. Недоверчивое сомнение, комом застрявшее в груди, напоминает, что он сам не сможет прочитать и проверить записанные строки. К тому же, он больше даже не может оценить, какие стихи в итоге получились – потому что стоило мысленно завершить последнюю строфу, как все подобранные рифмы тут же вылетели, стерлись из памяти.
Бифур пристально смотрит на бесстрастное лицо эльфа – полуэльфа – и наконец с неохотой признается, не в силах позволить, чтобы по Ривенделлу ходили слухи о неблагодарности народа гномов: «Я буду признателен».
Но недоверчивое сомнение никуда не исчезает.
Возможно, его все же дурачат – если не в насмешку, то из жалости.
Возможно, у него действительно выходят не стихи, а бессмысленный набор безобразных звуков.
И когда ближе к утру Бифур приносит Бофуру тонкий бумажный свиток, такой хрупкий, что и в пальцах-то сжать боязно, кузен с недоумением вкидывает брови, бормоча себе под нос:
- Это у кого это такой закорючистый почерк? Половину букв едва узнаешь…
Бифур хмурится и с трудом подавляет предательское желание сглотнуть. Бомбур подходит ближе, потирая бок, и с робким интересом тоже заглядывает в свиток.
Слышно, как вокруг раздраженно огрызаются друг на друга их спутники, пытаясь собрать беспорядочно разбросанные вещи и ничего не забыть. За рекой, похожей на широкую серебряную ленту, медленно розовеет рассвет, и долина укутана белым кружевом тумана.
Лицо Бофура светлеет, он улыбается с удивленной радостью и, не задавая никаких вопросов, просто ободряюще хлопает кузена по плечу, пообещав:
- Будет вам песня к следующей стоянке!
Бифур прикрывает глаза и, стиснув до боли зубы, видит мысленным взором призрачные лунные камни.
IV-60. Элронд, Бифур. Бифур встречает эльфа (!), который его понимает. Мир никогда не будет для него прежним.
Основная проблема Бифура – он сам не слышит, чего говорит.
Он смутно помнит, как нужно правильно произносить звуки, в какой последовательности, как делать повышение и понижение тона. Но голосовые связки больше не подчиняются его воле, и он не может быть точно уверен, те ли слова, которые он хотел сказать, срываются с его губ, путаясь в бороде.
Его преследует постоянное унылое раздражение, потому что никто из собеседников даже не пытается прислушаться к нему, понять, что он говорит – а скольких проблем можно было бы избежать, он ведь предупреждает заранее!
>>>>>
Основная проблема Бифура – он сам не слышит, чего говорит.
Он смутно помнит, как нужно правильно произносить звуки, в какой последовательности, как делать повышение и понижение тона. Но голосовые связки больше не подчиняются его воле, и он не может быть точно уверен, те ли слова, которые он хотел сказать, срываются с его губ, путаясь в бороде.
Его преследует постоянное унылое раздражение, потому что никто из собеседников даже не пытается прислушаться к нему, понять, что он говорит – а скольких проблем можно было бы избежать, он ведь предупреждает заранее!
>>>>>